Житие борзого. Повести и рассказы - Елена Дымченко

В эту ночь Коротай спал как убитый. Теперь он знал рецепт счастья. Только поле, свежий ветер и бешенная, безоглядная скачка за уходящим зверем – ради этого он живет и в этом смысл его бытия.

После этого были и другие зайцы, их было много, тех которых они брали с Сокрушаем, но были и те, которые уходили от них. Но привыкнуть к этому он так и не смог никогда. Каждый раз азарт кружил его голову и сердце вырывалось из груди. Каждый раз он снова и снова переживал это все как будто впервые. Каждый раз он рождался и умирал снова и снова.

Глава 5. Беда

Прошло еще два года. Судьба как будто берегла Коротая. Он был ее любимчиком. Ему просто везло. Хозяин его был добр и ласков к нему. Его хорошо кормили. На выставках он всегда ходил первым. И верный Сокрушай был с ним всегда рядом. Судьба хранила его от серьезных травм и болезней.

Казалось, что ничего не предвещало беды. Но она пришла. Пришла сразу и бесповоротно, в один день изменив всю его жизнь.

В тот день погода было обманчиво тихой, ясной. Приближался вечер. Начинало темнеть. В этот день Сокрушай остался дома из-за травмы, и Коротай был с хозяином в поле один. Они уже собирались уходить домой, устав от безнадежных поисков, как вдруг вдалеке встал заяц. Сколько раз потом Олег, так звали хозяина Коротая, проклинал этого зайца, принесшего им столько горя и беды. Но тогда, он обрадовался, увидев русака, поднявшегося на подмерзшей пашне. Отпустив конец своры, он спустил напрягшегося Коротая. Тот, мгновенно набрав скорость, уже неумолимо настигал зверя. Заяц заложился3 по направлению к канаве, но не очень резво4, казалось что все предрешено, и вдруг он исчез в невысоких кустах вдоль канавы. Был и нет. Коротай рванулся за ним, он не мог поступить иначе, добыча была так близка. Заросшая густым кустарником канава, оказалась неожиданно глубокой. И, зацепившись задней ногой за сброшенный сюда моток железной, толстой проволоки, Коротай кубарем слетел вниз. Вдруг резкая боль пронзила его голову, вокруг все потемнело и он затих.

Тщетно в течении нескольких часов, в уже кромешной тьме, Олег искал его. Ни на призывы, ни на свист Коротай не пришел. В конце концов, измученный бесплодными поисками Олег ушел, решив завтра приехать пораньше и продолжить поиски при свете дня.

Когда, спустя несколько часов, Коротай пришел в себя, уже брезжил рассвет. Всю ночь шел дождь и глинистое дно канавы было покрыто вязкой, густой жижей, в которой и лежал сейчас очнувшийся Коротай. Голова нещадно трещала, очень хотелось пить. Кости ныли от непривычно жесткого ложа из камней и сучьев, на котором он провел ночь. Жалобно поскуливая, он неуклюже встал, все еще не понимая, где он находится. Он стоял, пошатываясь от слабости и опустив тяжелую, раскалывающуюся от нестерпимой боли, голову вниз. Его, еще недавно столь роскошная псовина, которой так гордился его хозяин, свалялась, полная репейника и с одного бока сцементировалась от жидкой глины, превратившись в безобразный, болезненный панцирь. Ноги его мелко дрожали. Чувствуя невероятную слабость, он тупо ждал, пока силы придут к нему. Голова кружилась и периодические, мучительные приступы тошноты лишали его последних сил. Наконец, он побрел, подгоняемый жестокой жаждой. Он ковылял по скользкому, глинистому дну канавы, подскальзываясь, часто падая и снова с трудом поднимаясь, чтобы идти дальше У него не было определенной цели, он плохо соображал, что он делает и куда идет. Инстинкт раненого зверя гнал его от этого страшного, зловещего места. Единственное осознанное желание, в котором он сейчас отдавал себе отчет, было найти воду. Это сейчас было самым важным, от этого, казалось, зависела его жизнь. Но воды не было. От глинистой водянистой жижи, которую он пытался пить, желудок его судорожно сжимался, причиняя ему сильную боль. Сколько времени он так брел, в полубреду, теряя изредка сознание – трудно сказать. Наконец, канава кончилась. Из последних сил преодолев пологий подъем, он рухнул без сил прямо на дорогу и потерял сознание.

Очнулся он, почувствовав тряску. Его трясло и кидало, голова нещадно билась об дощатый настил. С трудом разлепив тяжелые веки, он попытался оглядеться. Все что он увидел – это большой трясущийся деревянный ящик, внутри которого он находился. Это открытие не испугало и не удивило его, сейчас ничто не могло напугать его, у него не был сил даже на это. Прикрыв глаза он снова впал в забытье. А ящик все ехал и ехал, увозя его все дальше и дальше, от всех тех, кто любил его.

Олег, приехавший рано утром искать Коротая вместе со своим другом и собакой, работавшей по следу, так и не нашел его. Собака вывела их на то место, где Коротай провел ночь, уверенно провела их за собой по дну длинной, заросшей кустарником канавы, и выйдя из нее, беспомощно и бестолково закружилась на том месте, где потеряла след.

Олег был сильно расстроен, но все таки теперь он знал, что его Коротай жив, а значит оставалась надежда найти его. С тем он и вернулся к осиротевшему вдруг Сокрушаю.

А Коротай, трясясь в кузове машины, увозившей его все дальше и дальше, находился в полном забытьи.

Глава 6. Одиночество

Шло время. Коротай изредка приходил в сознание. Виденное им в эти редкие минуты, не задерживалось у него в голове. Пока что он не видел различия между сном и явью. Все было для него в тумане, и не вызывало никакого отклика. Но все, в конце концов, проходит.

Постепенно его здоровый крепкий организм брал свое и все чаще и чаще действительность врывалась в его полусон-полуявь. Он слышал голоса, то тихие, то громкие. Голосов было несколько, но знакомых среди них не было. Чаще всего он слышал один, особенно громкий. И этот голос ему не нравился, было в нем что-то отчего его сердце тревожно билось, он чувствовал своим обострившимся вдруг звериным инстинктом. что ничего хорошего этот голос принести ему не может. Часто в этом голосе он слышал угрозу и гнев.

Этому голосу иногда вторил другой, не такой громкий и почти всегда он переходил в плач. Были и другие голоса, но Коротай инстинктивно чувствовал, что именно от этих двух голосов зависел он сам и это тревожило его.

Иногда сквозь забытье он чувствовал прикосновение чьей-то руки. Это прикосновение было очень легким, несмелым и рука была непривычно маленькая.

Раньше он не терпел прикосновение чужих рук. Только хозяину дозволялось гладить и прикасаться к нему. От бесцеремонности чужих он мягко отклонялся, а иногда и рычал, давая понять, что трогать его не стоит. Но эта маленькая ручка не раздражала его, в ней одной он чувствовал ласку и тревогу за него. Иногда одновременно с этим прикосновением, он ощущал, что на его морду что-то капает, мокрое и соленое, но он не знал что это.

Эти же маленькие ручки приносили ему еду, это было не совсем то, к чему он привык, но по мере того как он выздоравливал, ел все, особенно не разбирая и не капризничая.

Теперь он уже почти ждал прихода этого маленького человечка, который стал единственной ниточкой, которая связывала его с внешним миром.

Все чаще и чаще спасительное забытье покидало его и тревожная, непонятная реальность безжалостно врывалась в его крепнувшее сознание.

Он не понимал куда делся Сокрушай и почему его добрый хозяин не придет и не приласкает его. Всегда они были рядом с ним и так было всегда, сколько он себя помнил. С ними было связано все – день и ночь, сон и явь, радость и боль Они были неотделимы от его жизни и занимали в ней все свободное пространство, не оставляя места для тоски и одиночества. И вот их нет рядом и эта пустота заполнялась черным, горьким, густым как патока одиночеством. Он еще не мог до конца поверить в то, что остался совсем один, он ждал. Малейший шорох не ускользал от его внимания, его нервы были напряжены до предела и сердце отзывалось радостным, беспорядочным стуком каждый раз, когда его чуткое ухо улавливало приближающиеся к закрытой двери сарая шаги. Но каждый раз разочарование снова и снова сдавливало в жесткий кулак его сердце.

Сквозь щели старого, дырявого сарая, который теперь стал его домом, он видел как день сменялся ночью, иногда сквозь длинные щели на него капал дождь, а позже и снег. Он подходил к дверям, всегда закрытым снаружи, ложился и ждал, ждал, когда придет его настоящий хозяин и вернет ему прошлую жизнь. Время шло, но хозяин не приходил. То чувство одиночества, вкравшееся как будто ненадолго в его душу, теперь прочно поселилось в нем и заполнило собой весь мир, отравляя все вокруг. Для Коротая все было пропитано этим ядом. Он видел сквозь призму одиночества, пища приобрела горьковатый вкус одиночества. Ему постоянно снился один и тот же сон, в котором он пытался выбраться из огромной, все засасывающей в себя черной воронки, но сил не хватало и она алчно чавкая, все-таки засасывала его в свое клокочущее, яростное нутро – и это было одиночество. Просыпаясь, он нервно вскакивал и начинал отчаянно, исступленно, до полного истощения своих и так слабых сил кружить по сараю, отчаянно ища выхода своему страху и ужасу, но выхода не было. Его охватывало болезненное, страстное желание оказаться рядом с тем, кто мог спасти его от этого поселившегося в нем страха и безысходности.